И. А. Жданко «Мы в студии»

Студия зародилась в 1945 году в малень­кой квартире скульптора Марка Исаевича Эпштейна. Дом художников организовал цех натуры и студии рисунка, которым отпускались небольшие средства. Поначалу нас было немного: О. Колмакова, П. Моссаковский, А. Кокорин, И. Вилковир, В. Федотов, И. Жданко.

Марка Исаевича вскоре не стало, и мы не­которое время работали у Игоря Савицкого на Гоголевском бульваре. Кроме хозяина дома появились Л. Аронов, К. Купецио, Н. Цейт­лин. В то время уже начинались поездки Иго­ря Витальевича в Каракалпакию, его страстное увлечение красотой народного искусства кара­калпаков и собирательская работа в далеких аулах Амударьи.

Вскоре мы уже на многие годы обосновались у меня, в коммунальной квартире на Арбате. Теперь к нам присоединились М. Куприянов, Е. Абрамова, Ф. Каплан, Е. Малеина,  И. Сорокин, Р. Зелинская, Ю. Казмичов, О. Траскина, А. Ромодановская, а позднее М. Бирштейн, Н. Ватолина, В. Цигаль, М. Шагинян, Ф. Гле­бов, Е. Сыромятникова, М. Лянглебен. Я пере­числяю только самый костяк студии.

Было немало трудностей. Женщины, рабо­тавшие в цехе натуры, обычно скрывали это от мужей, и те часто врывались к нам, разъярен­ные, обвиняя нас в том, что мы развращаем их жен. Приходилось защищаться, объяснять. Но скандалы нарастали и с другой стороны. В мо­ей квартире сосед без конца писал доносы и жалобы в домоуправление на наше «ателье», называя моих друзей клиентами, меня бандершей, наши сборища и чаепития «бардаком». В его бедной голове не укладывалось, что можно безвозмездно приглашать к себе собратьев по искусству для совместной работы, да еще и поить их чаем. Он полагал, что это не иначе, как моя доходная статья. Особым обличаю­щим документом послужил обнаруженный им в пачке туалетной бумаги набросок обнажен­ной натурщицы. Этот запойный пьяница тер­роризировал всю квартиру. Часто бывало тяго­стно. Но нам дороже спокойствия была радость общения, та значительность нашей работы, которую мы все очень высоко ценили.

Для меня работа с моделью была частью моей жизни в искусстве. С каким нетерпени­ем, после окончания сеанса рисунка, я рас­сматривала сделанное. Многое уничтожалось тут же, но если получался рисунок свободный, пластический, цельный, то это была уже ра­дость. Эти рисунки часто становились исход­ной точкой для композиционных решений, а многолетний опыт давал возможность без мо­дели рисовать фигуру в нужном мне движении.

А скандальное соседство имело и свои по­ложительные результаты: Юра Казмичов был мастер замечательных озорных частушек, цен­тральное место в них занимал, конечно, мой сосед.

Мужик
Как у Иры-то, болтают, —
Шум и многолюдие, —
Там портретики снимают,
Вроде как бы студия.

Баба
Уж какие там портреты,
Что за рисование,
Говорят, квартирка эта —
Вроде - дом свидания!

Мужик
Что ты, что ты, баба-дура,
Что ты врешь, проклятая!
Говорят, у них натура
Там стоит, как статуя!

Баба
Попадаешь ты чего-то
Из огня да в полымя!
Что уж, милай, за работа
С бабами, да с голыми!

Вместе
Оттого-то шум в квартире
И народу множество.
Пропадешь ты, Ира, Ира,
За свои художества!

Мы с удовольствием распевали эти частушки.

У нас был не только вечерний рисунок - ча­сто в дневные часы мы писали модель, а Ко­корин сделал здесь целую серию рисунков - иллюстраций к «Севастопольским рассказам» Льва Толстого. Общение наше было интересно и тем, что в нем отражалось все, что происхо­дило в окружающем нас мире искусства. Цен­тром внимания был Макс Бирштейн. Он за­нятно и с юмором рассказывал о событиях» происходивших в Союзе художников, много бывал на выставках, участвовал в художественных советах. Он умел помочь талантливым молодым художникам. Теперь многие из них стали лидерами современного искусства.

Кокорины дружили с Куприяновыми и в начале пятидесятых годов привели Михаила Васильевича с женой, художником Женей Абрамовой в нашу студию. Мы стали большими друзьями.

Особенно сдружил нас Геническ. Для многих из нас он стал как бы летним вариантом московской студии. «Открытием» Геническа мы обязаны Науму Цейтлину — это его родина.

Домики, ползущие вверх, в горку, небольшой песчаный кусочек пляжа, мелкая, далеко уходящая полоса Азовского моря. В ней особенно четко отражаются стоящие у берега рыбачьи лодки со спущенными парусами. Многих художников завораживала прелесть живого мерцающего отражения, что так удивительно было выражено в фильме «Белая лошадь» режиссера Лемориса, забыть который невозможно.

Здесь в летние месяцы (ближе к осени дуют сильные ветры) собирались в дружную семью художники. В 1952 году сюда съехались М.В. Куприянов с Е.С. Абрамовой, А.В. Кокорин и Ира Вилковир, Ю.М. Казмичов, Наум Цейтлин, Ольга Траскина, Л. Проскурякова, Кеша, Д. Бродская и другие.

Маленький паровозик по узкоколейке тащится к изумительно красивому берегу села Счастливцево, где было особенно хорошо. Стихи Ю. Казмичова мы помним до сих пор:

Свистит, пыхтит генический
Игрушка-паровоз.
Он в край доисторический
Художников привез.
Покрыто небо тучами,
Шумит морской прибой,
А мы идем колючками,
Идем к себе домой.

Припев:
Эх, да куда нас, братцы, занесло!
Вот оно, вот оно - Счастливцево село!

Сидим мы под скворешнею,
Шуршит над нами тент,
Доволен жизнью здешнею
Гнилой интеллигент!
Наполнен он натурою,
Но чувствует он вдруг,
Что Машка с мордой хмурою
Жует его каблук.

Припев.

Стоит наш домик-крошечка
На желтом берегу,
Кругом кустов немножечко
И вереск на лугу.
Благоухают цветики,
И выстроились в ряд
Наивные клозетики,
Как сотни лет назад.

Припев:
Эх, да куда нас, братцы, занесло!
Вот оно, вот оно - Счастливцево село!

А годом спустя я жила там с двумя девочками-племянницами вместе с Куприяновыми и Цейтлиным у той же хозяйки в ее большом саду. Под протянутым между деревьев парусом, у обеденного стола Михаил Васильевич наблюдал всю паучью жизнь, которая хорошо обозревалась в складках паруса. Он вообще очень внимательно изучал пауков и богомолов, даже в Москве между рамами окна у него долго жила пара богомолов. Он снял о них фильм, в котором, к сожалению, все окончилось «трагически»: самка с большим аппетитом съела своего партнера...

С утра Михаил Васильевич на лодке переправлялся на противоположный берег бухты и там один работал в первую половину дня. Старый корабль, стоявший на ремонте, служил ему моделью для многих этюдов.

Но особенно хороши были вечерние часы перед заходом солнца. В это время очень любил работать Юра Казмичов.

Позднее, уже в шестидесятые годы, все сильно изменилось - не осталось прибрежной полосы, исчезли рыбачьи суда.

В Геническе есть краеведческий музей, в котором находятся работы всех художников, работавших там в эти годы, а Михаил Васильевич избран почетным гражданином Геническа.

В Москве в студии иногда собиралось большое общество. Я стелила на пол широкую вьетнамскую циновку-скатерть, вокруг нее все сидели на корточках, пили, ели, шутили. Женя Куприянова сделала смешную куклу Би-ба-бо. Михаил Васильевич очень забавно и мастерски изображал пародийные сценки. Большими нашими друзьями и неизменными участниками всех наших веселий были Леня Сойфертис и Еточка Квитко.

Самыми веселыми были пятидесятые, шестидесятые годы. Устраивались шарады, спектакли, в которых блистали Кокорин, Куприянова, Цигаль. Тогда все эти зрелища устраивались у Куприяновых, но чаще у Казмичовых. Ольга Траскина писала сценарии, а актерский состав был великолепен! Было смешно, остроумно, весело.

Время шло, мы старели, от нас ушли многие дорогие нам люди, но студия жила. Мы по прежнему вместе работали, усаживаясь уже не на полу, а за столом. Теперь моя убогая обстановка приобрела даже некоторый аристократический оттенок. У стола появились три стула красного дерева, «павловские», как их определил опытный старик-столяр, резной ломберный столик, за которым я работаю, мягкое кресло, застекленный шкафчик-горка - в нем я разместила медные чеканные сосуды. Все это было выброшено на слом у нас во дворе, под аркой. Там же я нашла прелестную небольшую картину XIX века, изображавшую интерьер комнаты, окно, из которого свет падал на пол и на диван с прислоненным к нему чубуком. Картину эту у меня приобрела Третьяковская галерея. В эту пору многие любители старины пополняли таким путем свои коллекции.

Писать о студии, не сказав ни слова о наших натурщицах, просто невозможно. Капризные, ленивые, с несколько сдвинутой психикой, - всякое бывало...

Но были и такие, которые становились неотъемлемой частью нашего кружка. Может быть, этому способствовало и наше общее чаепитие в промежуток перед третьим часом рисунка. Это как-то объединяло нас, было и небольшим отдыхом.

Была у нас Галя Булгакова; мы ее рисовали с перерывами иногда в несколько лет. В последний раз она позировала нам в день съемок нашего фильма. Однажды она очень дружески пригласила в гости меня и Виля Левика, которому тоже много позировала. Приготовила нам скромное угощение.

Ведь недаром столько на свете в искусстве произведений «Художник и модель». Как-то нам позировала высокая, стройная, худая девушка с черными волосами, разделенными прямым пробором, она называла себя правнучкой Натали Гончаровой, - черты сходства в ней действительно были, а глядишь - ее уже нет на свете. Или Ира, появилась году в семьдесят девятом и, придумав себе имя Лазорина, заставляла себя так называть, а сколько прекрасных рисунков студийцы сделали с нее, хотя капризничала и опаздывала она более других.

Или Алина, рыжая, пластичная, как ни станет - все хорошо. Мы очень любили ее рисовать. Она вышла замуж за музыканта-киприота и с ним уехала. Когда я была на Кипре, узнала, что там она не прижилась. Дальше следы ее затерялись.

Была Аничка, которая из тоненькой прелестной болтушки со временем преобразилась - приобрела такие «весомые» формы, что мы не справлялись с рисунком; но она категорически не соглашалась с тем, что ей, пожалуй, следовало бы переменить профессию: среда художников была ей слишком близка. Как и многие другие девушки, она уже не могла с ней расстаться.

Мы знали многое об участи этих девушек, у них тяжелая работа; бывало, после многих часов позирования они приходили вечером такими усталыми, что еле держались на ногах.

Очень мило пошутил Юра Казмичов в своих стихах, написанных ко дню шестидесятилетнего юбилея Михаила Васильевича Куприянова - поздравление от имени натурщицы:

Михал Васильич, мне так стыдно,
Я не умею выступать...
Но не сказать о вас - обидно,
И вот решилась я сказать.
Ваш путь в искусстве - это веха!
Она...ну, в общем, на века!
Но в этом есть и доля цеха!
И доля эта велика!
Пусть все мы игреки и иксы, —
Но без участья моего
Вы не попали б в Кукрыниксы,
Да и на это торжество.
Скажу я о своей фигуре:
Она не худший вариант!
И вот вблизи к такой натуре
Расцвел и вырос ваш талант!
Смотрите все, глаза не жмуря,
Учитесь жизни у меня!
Художники, скорей к натуре! —
Девиз сегодняшнего дня!!!

Да, недаром в искусстве столько произведений «Художники модель»!
(Опубликовано в книге «Студия рисунка в Староконюшенном». Рассказыхудожников». Москва. 2000. С. 18-20).