О выставке своих работ

Я хочу поделиться некоторыми мыслями о выставке своих работ. Эта выставка — отчет, и состоит она главным образом из произведений, сделанных мною в последние три-четыре года.

Мне кажется, что детство во многом предопределяет будущее развитие художника, его привязанности. Детство и большая часть жизни (за исключением двух лет, проведенных в Загорске) прошли у меня на окраине Москвы. Рисовать я начал лет с десяти и сразу с натуры. Рисовал все, что видел: двор, заборы, сараи, дачи. Даже композицию при поступлении в Московскую среднюю художественную школу делал на тему «Трамвайная остановка с пивными палатками». До 12 лет я пробыл безвыездно в Москве и знал только жизнь своего и соседних дворов. Вероятно, поэтому два года, проведенные в Башкирии (эвакуировался с МСХШ), произвели на меня неизгладимое впечатление: необычная природа, необычная смена времен года. Удивляло все — и зима с невероятными сугробами, когда надо «выкапываться» из домов на улицу, замерзающие на лету птицы, небо такое синее и снег такой яркий, что было больно открыть глаза, и весна с бурным ледоходом, когда трещали и рушились мосты под напором льда.

Годы учебы пришлись на военное и послевоенное время. Помню как мы, ученики первого класса МСХШ, расположенной до войны на Каляевской улице, входили на цыпочках в старшие классы, где ученики уже творили, священнодействовали. Позднее в Башкирии было очень голодно, но работали мы с невероятным воодушевлением. В школе царила атмосфера служения искусству, поощрения талантов и отеческая любовь к нам, ученикам.

Более трудно сложилась моя судьба в Художественном институте имени В.И. Сурикова. Я попал туда в тот период, когда традиции русского искусства связывались только с передвижниками. К сожалению, у этого неповторимого, своеобразного движения в русском искусстве раскрывалась не самая суть — гражданственность, самоотверженность, а лишь внешняя форма. Более чем десятилетняя учеба с ежедневным рисованием, тренировкой глаза, видимо, сопровождалась и медленным притуплением воображения, фантазии, интуиции. Значительно позже потребовались годы и годы, чтобы в какой-то степени освободиться от диктата  «натренированного  глаза». Полузнание, ложное знание и в учебе и в искусстве, делает художника слабо владеющим своей профессией, самоуверенным и нетерпимым к другим людям. А выйти из своей «школы» очень трудно.

К счастью для меня, спустя несколько лет после окончания института я попал на два года в Дом творчества в Переславле-Залесском. Этот дивный старинный русский город был полон поэзии, очарования и жизненной энергии. Рынок — невообразимый рынок! Толпа людей, обилие лошадей, скота, возов сена — все это в воскресный день перекрывало Ярославское шоссе, и автобусы муравьиным шагом еле-еле пробирались к своим маршрутам. Река Трубеж кишела от снующих лодок, рев моторов под угасающий жаркий вечер заглушал все городские звуки. Пребывание в этом городе на много лет определило мое увлечение провинцией.

Мне кажется, двадцатый век ярче и своеобразнее входит в жизнь этих небольших русских городков с вековыми традициями. Я сделал несколько картин, посвященных быту Переславля. Из них, на мой взгляд, более удачны «Рыбацкая слобода», «Новая лодка».

Природе и человек живут бок о бок, составляя единое органическое целое. Наверное, за это я и полюбил жизнь рыбаков-поозеров. Пристрастие к провинции распространилось и на чайные с их особым колоритом. Особенно мне дорог борисоглебский синий ресторанчик. Стоит он на бойком перевалочном месте, там всегда много шоферов и разного простого люда. Сидишь с другом, непринужденно беседуешь, весеннее солнышко пронизывает и занавески, и небольшую комнату. Кажется, что ты присутствуешь на дружеской трапезе: кто-то попросит спичку, папиросу, официантки с ярославским говорком создают неторопливый ритм. В такой момент рисовать не нужно, художник, «сидящий» в нас, работает интуитивно. Вот так сложилась картина «Нагорье. В чайной».

Все это время (пожалуй, идет уже второй десяток лет), я работаю над пейзажем. В нем чувствую себя как-то увереннее, без него не представляю свою дальнейшую жизнь, хотя замыкаться в одном пейзаже не хочу. Я «поколесил» по стране в поисках своего «зеленого острова». Такая была у меня мечта: «зеленый остров», «русский Барбизон», где я должен работать и черпать вдохновение. Но увы! Пришел к заключению, что такого острова нет. Позже, гораздо позже узнал, что он все-таки есть, во мне самом. Его нужно охранять и беречь, он не выносит суеты, мелочности, раздражительности.

Последние годы я работаю на Оке, и показанные на выставке вещи, по-преимуществу — окские. Жизнь иногда ставит человека в парадоксальное положение. Так случилось и со мной. Проработав долгое время в северной полосе России, привязанный к еловому, березовому лесам, маленьким речушкам, лавам, тесовым крышам, я «осел» на Оке, где все было не свое, чужое: сосны, ивы, кругом зеленуха и крашеные дома.

Долго привыкал я к новому, а потом полюбил и этот пейзаж, и свою деревеньку. В ней мне дышится и работается легко, свободно. Несколько нелепых домов, за спиной — сосновый лес, впереди — Ока.

Приятно засыпать под стук осеннего дождика, который тихо-тихо шьет упавшие листья. Просыпаешься утром и... о чудо! День — блаженство! В воздухе плавает паутина, пахнет дымом, пение петухов перемешивается с теплом солнца. А ночью холодное безбрежное небо смыкается над моим домом. Я гляжу, гляжу на звезды, все мое существо чувствует тепло и дыхание земли, житейская суета постепенно растворяется и уходит...

Не один десяток домов выбрал я для изображения. Я их обхожу не спеша в разное состояние дня и, конечно, в разное время года. Новее освещение, необычный день, и все заново меняется. И над всем этим огромное небо, которое никогда не наскучит. Я стараюсь начать работу над пейзажем, когда уже увижу в нем замысел. Сначала делаю рисунок на бумаге, в нем сильнее чувствуешь конструкцию, ритм, пластику. Когда рисуешь, то что-то остается в руке и затем переходит в живопись. Нет большей радости, чем работа с натуры. Правда, перед лицом могучей природы очень трудно сохранить первоначальный замысел. Но именно преодоление этих трудностей и дает движение вперед.

Мой сын пускает кораблик-щепку в бегущий ручеек. Весенние воды крутят и влекут кораблик, а сын идет по воде завороженный, не глядя под ноги. Его внимание поглощено щепкой, воображение оторвалось от земли и погрузилось в созданный им «мир». Этот «мир» сродни художнику, я тоже стремлюсь сохранить его в своей душе. Тогда я богат. Мир дает мне силы, веру, радость. Ведь лучшие работы еще не созданы, я — в пути.

(По изданию «Андрей Андреевич Тутунов». Каталог выставки произведений. Москва, 1971).