Б. В. Павловский «Воспоминания. Три встречи.»

В жизни часто бывает так, что краткие, подчас мгновенные встречи оставляют в душе и памяти человека куда более глубокий след, чем знакомство, длящееся годами.

В 30-х годах я очень увлекался искусством, особенно живописью. Высшим удовольствием для меня было посещение открывшейся в 1936 году Свердловской картинной галереи, куда я ходил дочти каждое воскресенье. Собрание галереи было тогда не очень многочисленным, но хорошо подобранным. Среди картин в грузных багетах особенно привлекали небольшие пейзажи в скромных темных рамах. На одном из них были изображены старинные ворота с классическими колоннами. Простой мотив, который часто можно было встретить в городе, обладал какой-то удивительно притягательной силой для глаз, хотя и краски-то — неброские, сдержанные. Что за художник написал это? На этикетке значилось — Л.В. Туржанский. Кто такой Туржанский, я не знал, но начал спрашивать у школьной учительницы рисования А.П. Родионовой. От нее-то я и узнал, что Л.В. Туржанский очень известный русский пейзажист, ученик В. Серова и К. Коровина, и что многие свердловские живописцы во главе с Иваном Кирилловичем Слюсаревым почитают себя его учениками. В последнем я убедился однажды сам.

В картинной галерее была открыта выставка работ свердловских художников, не помню точно, в каком году это было. В залах галереи народу нет: рабочий день. Но в одном из них слышны громкие голоса. Что такое?! Почему смотрители не делают замечаний? Что-то из ряда вон выходящее. Скорее туда! Вижу, в зале стоит группа художников. Вот Слюсарев — кто его тогда в городе не знал, — а рядом невысокий человек средних лет. У него красивое лицо, обрамленное темной бородой, на руке перстень. Он говорит, подкрепляя слова жестом, указывая на картину. Окружающие молча, почтительно слушают говорящего. Видимо, он критикует эту работу, написанную сине-фиолетовыми, зелеными красками. На меня никто не обращает внимания: можно постоять. Группа сделала несколько шагов и опять остановилась. Мужчина с бородкой указывает на этюд. Очевидно, он ему нравится — это чувствуется по интонации его речи. Наконец, также почтительно окружая оратора, все переходят в другой зал. Я скорее к этюду. Совсем бесхитростный мотив: черная речка, бело-серый снег, какие-то сарайчики. По краскам — написано скромно: одно-два ярких красочных пятна. Все. Что же там могло понравиться? И вдруг меня осенило: простота! Автор этюда Б.Н. Рябов. «А кто тот, красивый, с бородкой?— спрашиваю у знакомой старой смотрительницы. — Кто это?» Отвечает: «Приехал московский художник Туржанский». Так вот он каков!

Так состоялась моя первая встреча с Леонардом Викторовичем Туржанским.

Вторая встреча произошла значительно позже.

Шли холодные дни тяжелой зимы 1942—1943 годов. Война. Картинная галерея закрыта: в ней Государственный Эрмитаж. Небольшая частица художественного училища помещается в здании филармонии. Однако художественная жизнь Свердловска не прекращается ни на один день.

К 25-й годовщине Великого Октября в фойе филармонического зала была открыта художественная выставка. На ней были представлены произведения свердловских художников старшего поколения: И. Слюсарева, Г. Мелентьева, А. Давыдова, И. Камбарова, мастеров Украины, Ленинграда.

Хожу по выставке, внимательно вглядываюсь в офорты М. Дерегуса, в гигантский эскиз-картон фрески, уверенно нарисованный Бела Уитцом.

В центре зала — стенд. На нем этюды Л.В. Туржанского. Среди них несколько неожиданных: «Улица в Тбилиси», «Ослик». Неужели, подумалось тогда, художник отказался от своей привязанности к Уралу? Только потом я узнал, что эти кавказские мотивы были написаны во время эвакуации...

По лестнице, ведущей в зал, где размещена выставка, спускаются несколько человек. Двое оживленно беседуют... Один — уже пожилой, более сдержанный; другой, помоложе — энергичный, живой. Видимо, о чем-то спорят. Всматриваюсь в старшего: боже мой — Туржанский! Он очень постарел, но держится бодро, уверенно. На нем шляпа, чуть сдвинутая набок, застегнутое пальто. Красивое лицо чуть устало, в темной бородке очень заметна седина, на пальце по-прежнему перстень. Было в его облике нечто отличное от других, какая-то природная элегантность, я бы сказал, артистизм, который неизменно обращал на себя внимание.

Младший собеседник (ленинградский художник Лемберский) подвел Туржанского к своим полотнам. Это были пейзажи, написанные по цвету броско, размашисто, но крайне небрежно по форме. Туржанский задумчиво стоял несколько секунд в молчании, потом негромко сказал: «Тона-то нет и мазки не на месте». Как рассердился его собеседник! Он начал говорить громко, выплыли на свет имена знаменитых французов XX века, русских художников предреволюционной поры. Туржанский слушал спокойно, хотя внутренне начал волноваться. Когда Лемберский, наконец, замолчал, он сказал (я поразился твердости тона): «Говорите, что хотите, а вот Серов учил нас — сила живописи в правде, а без тона ее нет.

Значит все дело в тоне. И цвет-то у вас не «коровинский», а краска одна». Повернулся и медленно пошел. Я за ним. Догнал уже на большой лестнице. Представился, попросил посмотреть работы у меня на дому. Он взглянул на меня, незнакомого ему молодого человека, как-то особенно, видимо, остывая после спора, и сказал: «Хорошо, сейчас я устал. Дайте адрес, завтра зайду». Меня поразила эта отзывчивость. К сожалению, эта встреча, которую я так ждал, не состоялась: Леонард Викторович почувствовал себя плохо, уехал в Малый Исток, где у него был небольшой домик. Потом его перевезли в Москву, где в марте 1945 года он и скончался. И, наконец, о третьей встрече.

В 1946 году я задумал написать скромную монографию о Л.В. Туржанском. Набрался храбрости и явился на квартиру в старинном московском особняке по улице Герцена, 50, где жили родные художника. Меня встретили приветливо и с пониманием. Я попросил, чтобы мне показали архивы художника, его этюды, альбомы. И что я обнаружил! Листы небольших альбомчиков были заполнены то быстрыми, но на редкость выразительными набросками, то ... стихотворениями! Некоторые принадлежали известным поэтам, другие были написаны самим Леонардом Викторовичем. В них по-новому раскрывалась душа художника. Это были проникновенные лирические стихотворения. Было нечто общее между его живописью и поэзией — искренность и правда чувств. Так в третий раз я познакомился с Туржанским-поэтом1.

Павловский Б. В. (р. 1922), историк искусства, художественный критик.

1. Воспоминания написаны для данного сборника.

(Опубликовано в Сборнике материалов и каталоге выставки произведений «Леонард Викторович Туржанский. 1875 – 1945». Москва. 1978. С. 68 – 71).