И. Л. Туржанская «Об отце»

В 1920 году мой отец Л.В. Туржанский вернулся с семьей в Москву с Урала, где обычно работал с ранней весны до глубокой осени.

До этого он занимал квартиру на Арбате в Малом Афанасьевском переулке, но она ему не нравилась, так как в ней было мало солнца. Отец любил писать городские пейзажи из окна, а также натюрморты, поставленные прямо на подоконнике. После приезда он переселился в старый особняк по Б. Никитской ул. (ныне ул. Герцена), где были три комнаты, которые его вполне устраивали. Комнаты были большие, светлые, потолки высокие, украшенные лепкой. Большие окна излучали много света, солнца. Туржанский любил писать интерьеры своей квартиры, освещенные солнцем. Одна из комнат и стала его мастерской.

В зимнее время он занимался с учениками. Они приходили в его мастерскую и работали над портретом, иногда позировали по очереди. Менее подготовленные работали над натюрмортом, который постоянно стоял на бюро и в зависимости от желания учеников менялся.

Ученики были разные и по возрасту и по подготовке. Живописью занимался у него и профессиональный музыкант Коган, и уже не молодой инженер-путеец С.В. Земблинов, впоследствии ставший членом Союза художников. Он любил творчество Туржанского и приобретал его работы в свою коллекцию. Учился у отца молодой темпераментный художник Э.Н. Эскюзян, ставший театральным живописцем. С детских лет жил у нас О.Э. Бернгард, ныне известный свердловский художник, учившийся у Туржанского не только в Москве, но и в Малом Истоке — уральской мастерской отца.

Туржанский не являлся педагогом в прямом смысле этого слова, он был мастером живописи со своим ярко выраженным языком. Ему было трудно разъяснять ученикам азы искусства. Тех, кому тяжело давались занятия живописью, он учил по-своему. Туржанский брал кисти и на работе ученика выявлял характер портретируемого, прописывал большие цветовые отношения, «вырубал форму». После этого ученику независимо от способностей было легче продолжать работу.

Постановки натюрмортов отец делал интересные, используя для них старинные вещи, фарфоровые вазы, подсвечники, парчу, кокошники, перламутровые раковины, майолику. Отец любил сложный цвет. Поэтому постановки его также были сложные и красивые по цвету. Нередко отец писал портреты своих учеников во время работы. Любил писать портреты темперой. Нежные оттенки женских лиц удивительно удавались ему.

Мастерская была небольшая — 30 метров, но очень просторная, светлая и солнечная. В ней отец не любил терять времени даром. Утром, выпив кофе, он сразу же становился за мольберт, находившийся у окна. Вечером садился за письменный стол и читал книги, а иногда рисовал или писал эскизы декораций. Если же он днем много и продуктивно работал, то просто сидел в кресле за столом н, попыхивая трубочкой, разглядывал сделанное за день. Любил отец писать стихи вечерами.

В мастерской стояло бюро с ящиками. В ящиках литература, журналы. Кроме бюро, была еще кровать и сундук, в котором хранились рулоны с рисунками и альбомы с набросками. Здесь же стояли складные и обычные мольберты для учеников.

Большую часть времени отец уделял работе над этюдами. Писал он из окон всей квартиры и даже из ванной, откуда открывался вид на небольшие пристройки с деревьями, на Малую Никитскую улицу (ныне ул. Качалова) с особняками. Сотни этюдов были написаны из окна мастерской и нашей столовой комнаты. С одного и того же места один и тот же мотив писался ежедневно. Глядя сейчас на его этюды (среди них не было ни одного похожего), забываешь, что в каждом из них написан один и тот же дом и тот же переулок. Отец писал разное состояние природы, неповторимое по своим цветовым отношениям. Его пейзажи всегда были звучные и напряженные по цвету. Отец был очень строг к разработке цветового тона. Своим ученикам он все время твердил: «Не теряйте цветовой тон, тоньше ищите цвет, гармоничнее берите цветовые отношения».

Очень интересными были этюды из окна с изображением Скарятинского переулка. На углу переулка и Большой Никитской стоял извозчик, которым отец частенько пользовался для поездок по городу. Этот переулок с извозчиком отец писал неоднократно: в метель— с засыпанными снегом возницей и лошадью, в дождь — с мокрой мостовой и лучами солнца, пробивающимися сквозь тучи, в весенний день — с голубым небом.

Отец любил писать состояние природы, а значит и небо. Небо он писал с одними и теми же крышами, но, рассматривая его работы, видишь не столько крыши, сколько небо в различных его состояниях.

Писал отец, будь то небольшой этюд или картина, темпераментно, с большим напряжением и волнением. Своим ученикам он говорил: «если не пишешь нервами, не получится произведения». Писал он на одном дыхании. Даже полутораметровые пейзажи были написаны им в один сеанс. Некоторая доработка кистью после прописки мастихином делалась им дома, в мастерской. Иногда отец дописывал в Москве по памяти картины, привезенные с Урала, но никогда их не переписывал. Такие односеансные работы, написанные мастихином, до сих пор сохранили свое звучание, силу и свежесть.

Писать он любил пастозно. Даже маленькие этюды им написаны мастихином, по это не мешало ему, наряду с широкой плотной живописью, тщательно прописывать отдельные места колонковой кистью. Кистью он писал, кистью и рисовал.

Предпочитал писать на «тянущей» основе. Выписывал себе шведский картон (прессованный, типа папье-маше) и писал без растворителей, составляя цветовые отношения па палитре мастихином и быстро раскладывал их на картоне, добиваясь плотной живописи. Затем в чистые тональные отношения вводил нужные топа, кистью добавляя масло с лаком. Прописка кистью давала возможность уточнить рисунок и акцентировать теневые и световые места. Высохшая картина покрывалась лаком, но не всегда. Работы зачастую оставались матовыми.

Любил Туржанский писать также на плотной или мелованной бумаге. Использовал для этого нередко листы из старых технических книг или журналов, на которых он «вырывал впечатление от природы», увиденной им из окна.

Художники говорят, что по этюдам отца можно «ставить время», настолько точно он передавал состояние освещения.

Отец обладал удивительными качествами, совмещавшимися в одном человеке. Он был грустный, задумчивый, мечтательный и в то же время остроумный, умел шутить и веселить окружающих. Он был очень добрый и нежный отец. Не любил шума, закрывался в мастерской, никого не пускал к себе, когда работал, и в то же время любил рестораны, выезжал на бега, к Яру.

Отец был беззаветно предан искусству, никогда никому не подражал, имел свое лицо, боготворил своих учителей В. Серова и К. Коровина. Над его письменным столом висели их портреты. Он очень высоко ценил Врубеля.

Перед Великой Отечественной войной Туржанский находился в Москве. После его персональной выставки, состоявшейся в 1937 году на Кузнецком мосту, он получал ежемесячную контрактацию. Наше материальное положение улучшилось, и он много писал.

Художник жил по-прежнему в двухэтажном старом особняке на Большой Никитской улице. Первый этаж занимал известный режиссер МХАТа Вл.И. Немирович-Данченко с семьей, а второй — семья Туржанского. Отношения между ними всегда были дружественные, и мой отец однажды даже написал портрет своего знаменитого соседа. Когда началась война, Туржанскому уже было 66 лет, и он встретил ее без паники: художник любил Родину, ее природу и не мог допустить мысли о неудачном исходе сражений.

Война не нарушила многолетней привычки художника ежедневно работать. Как и в предшествующие годы, он каждый день по многу часов простаивал у мольберта, писал пейзажи, сочинял композиции.

Случавшиеся вражеские налеты на город, бомбежки не могли заставить Туржанского спуститься в бомбоубежище, устроенное в полуподвальном помещении кухни семьи Немировичей.

Осенью 1941 года Комитет по делам искусств предложил Туржанскому с семьей эвакуироваться на Кавказ в город Нальчик в составе так называемого «золотого фонда» — ведущих московских мастеров искусства. Первоначально от эвакуации он категорически отказывался и говорил: «Зачем мне спасать тело, когда моя душа в картинах? Куда я от них уйду?»

Однако потом он вынужден был согласиться уехать из Москвы, так как не мог оставить меня и внучку, которую очень любил.

Картины ему предложили передать в запасник Третьяковской галереи, но из-за сложности транспортировки решено было их оставить дома. Работы в квартире опечатали, и мы отправились в дорогу.

По прибытии на место весь коллектив артистов, писателей, композиторов, музыкантов, художников — около двухсот человек -разместили в двух санаторных корпусах в городе Долинске под Нальчиком. Здесь началась наша новая жизнь.

Актеры и музыканты ежедневно выезжали с концертами в Нальчик. Литераторы и композиторы работали тут же в Долинске. Художники — среди них были Грабарь, Сварог, Ульянов, Чернышев, Туржанский—оказались в более трудном положении. Работать им без специальных мастерских было сложно.

В Долинске Туржанский тяготился достаточно беззаботными условиями эвакуационной жизни. Он очень рано вставал, брал с собой несколько ломтей черного хлеба с солью и уходил писать восход солнца на покрытых снегом горных вершинах. Возвращался в санаторий отец уже поздним вечером.

Вскоре Туржанский переехал в Нальчик, где председатель Комитета по делам искусств Кабардино-Балкарской АССР X.С. Темирханов предложил ему договор на создание картины «Табун кабардинских лошадей». Отец был прекрасным анималистом, очень любил животных. Не случайно почти во всех его пейзажах они постоянно присутствуют. Он всегда много рисовал и в Истоке и в Московском зоопарке — птиц, зверей. Жаль, что не сохранился сундук с альбомами, в которых нарисованы были исключительно одни животные. Получив заказ на «Табун», Туржанский уехал писать лошадей в горное местечко Кыз-Бурум.

Несмотря на преклонный возраст, отец взялся за работу с удивительным подъемом. Природа юга, которую он до этого не любил, так как считал ее красоту слащавой, была им вдруг как-то по-новому увидена на Северном Кавказе.

Из командировки он привез много ярких этюдов — здесь были и кабардинские лошади, и волы, и ослики на залитых солнцем улочках — все это приобрела комиссия художников (в их числе находился И. Грабарь) под председательством архитектора В.А. Веснина.

На основе собранного в горах материала отец сделал эскиз, на котором изобразил табун лошадей и кабардинца в бурке на фоне гор и вечернего неба. Закончить картину ему удалось уже только в Тбилиси, куда переехали московские мастера искусства после того, как фронт приблизился к Нальчику.

Из Тбилиси отец уехал в Свердловск, отделившись от всей группы, отправившейся дальше в Самарканд.

На Урале наша семья сначала жила в эвакопункте Свердловска, а затем Туржанский, несмотря на очень суровые условия военной зимы, ушел в Малый Исток. Его мастерская была заселена, топить ее было нечем (мебели с подрамниками хватило ненадолго), продовольствия тоже почти не было, и Туржанский вскоре тяжело заболел. Вылечившись в Свердловске, он в 1943 году возвратился в Москву. Однако пребывание в Истоке не прошло бесследно для его здоровья, и 31 марта 1945 года он от инсульта скончался.

Рассматривая работы, созданные им в военные годы, убеждаешься, что его творчество не знало старческого увядания — тому свидетельством, например, зимние городские пейзажи, выполненные им в Свердловске.

В Нальчике и Тбилиси он увидел для себя новую природу, другой колорит — и воплотил это в своих произведениях со свойственным ему темпераментом и мастерством.

Когда меня спрашивают об истоках творческих интересов Туржанского, я думаю о том, что они были у него заложены уже в раннем детстве. Он родился в семье доктора медицины Виктора Андреевича Туржанского, являвшегося с 1878 года «старшим врачом Екатеринбургских заводов с заведыванием Нижнетагильским и Березовским госпиталями»1 .

Поездки с отцом по вызовам на заводы, наблюдение охотничьих сцен, любовь и знание животных (у отца были лошади для выездов и собаки для охоты) — таков был детский мир Леонарда Туржанского2.

С основами изобразительной грамоты он также познакомился в детстве (способности им были унаследованы от матери, Марии Карловны) у екатеринбургского художника Н.М. Плюснина.

Уральские впечатления, полученные будущим художником, питали всю его последующую жизнь. Не случайно именно поэтому большую часть своего творчества он посвятил поэтическому изображению природы этого замечательного края3.

Туржанская И.Л., художник.

1. В отличие от некоторых документов, в «формулярном списке по службе старшего врача Екатеринбургских заводов статского советника Туржанского» за 1892 год указана дата рождения сына Леонарда 30 сентября 1874 года.
2. В двадцатилетнем возрасте, согласно справке из метрической книги Свято-Алексеевской церкви, Л.В. Туржанский при принятии православной веры был «наречен именем Леонид». Этим, по-видимому, объясняются варианты имени художника, существовавшие как в литературе о нем, так и в жизни.
3. Воспоминания написаны для данного сборника.

(Опубликовано в Сборнике материалов и каталоге выставки призведений «Леонард Викторович Туржанский. 1875 – 1945». Москва. 1978. С. 61 – 68).