И. Евстафьева «А.Ф. Софронова»

(...) С 1926 года [Софронова] пишет маслом пейзажи Москвы. Любила она ходить по ее улицам и много гуляла по набережным Москвы-реки; все эти места были недалеко от ее переулка (Большой Афанасьевский), расположенного между Арбатом и Пречистенкой (ныне Кропоткинской). Гуляя делала маленькие зарисовки бледным карандашом с пометочками цвета, а то и просто запоминала, в чем много тренировалась, живя в Дроскове. Затем дома она предварительно выполняла пейзаж сначала акварелью с белилами (которых образовалась тоже серия). В выборе мотивов городских видов ее больше тянуло к таким, в которых есть «уходящая» линия: например, она любила изображать набережные или мостовые и тротуары переулков. А также простор и много неба, реку, сквозные деревья (не нагруженные листвой); освещение мягкое, не дающее резких теней (...).

Яркие машковские краски ранних лет, сменившиеся в последующие годы более строгими, определенными, к 30-м годам стали (при стремлении передать атмосферу) распадаться на всевозможные оттенки серебристых, сероватых, золотисто-охристых тонов, кое-где с черными линейными подчеркиваниями. Глядя на городские пейзажи Софроновой, некоторые говорили: «Марке». Считаю, что тогда надо прибавить — русский — «русский Марке». Это не подражание, а «сродство душ». Писала Софронова широко, где прозрачно, где густо, и часто «королевской» краской были белила и слоновая кость.

Эти годы она работала много. Исполняла натюрморты и портреты. Не раз у нас поднимался разговор — нужно ли сходство при писании портрета? Антонина Федоровна всегда твердо говорила, что сходство в портрете-картине необязательно, что такой цели ставить нельзя — к искусству это никакого отношения не имеет. При выборе натуры для портрета Софронова руководствовалась не степенью значимости личности в ее деятельности — на работе, производстве, в науке, в искусстве,— а степенью ее данных, как носителя живописных, пластических, гармонических душевных особенностей, ярко выявленных в фигуре, руках, в лице и глазах. При таком подходе к портрету-картине натура для нее должна была в себе нести указанные выше качества, которые вдохновляли ее писать именно этого человека. И чем слитнее эти качества, тем легче, смелее, быстрее, почти не нуждаясь в смотрении на натуру, писался портрет.

К особенно удавшимся портретам 20—30-х годов надо отнести «Портрет дочери с куклой» 1925 г., «Даму в зеленом», «Андрея Пумпянского» 1930 г., «Девочку в капоре» (она же «Адька»), «Инессу», «После бани» («Девушка в белом»), а из более поздних «Надю Захаренкову», «Н. Кастальскую», «Д. Дарана», «Е.Е. Слуцкого», «А. Делькруа-Лихошерстову» и еще ряд портретов.

Хотя цель передать точное сходство художник не ставил, большинство портретов были очень похожи — не отдельными чертами, а созданным характерным образом. Еще несколько слов о городских пейзажах Софроновой. Работая в течение нескольких лет, Софронова создала большую серию их, которая называется «Москва 30-х годов». Но, ведь дело не в том, конечно, что мы на этих полотнах увидим, какая была Москва в эти годы. Еще много можно найти мест в городе, где стоят все те же дома, тянутся те же бульвары, типичные московские переулки. Дело в том, с каким ощущением и каким живописным «голосом» художник воспевал эту Москву. И именно такая Софронова привлекла внимание художников группы «13». В ту пору для Антонины Федоровны вступление в группу «13» было немаловажным событием. Было важно, что ее заметили как художника. Было важно и то, что она вошла в коллектив и ее индивидуальность и миросозерцание художника нашли отклик. А сама она в художниках группы «13» обрела ту среду, в которой легко себя чувствовала; и было общее понимание.

В 1931 году состоялась выставка «13» в просторном зале МГУ. А. Софронова выставлялась своими пейзажами Москвы, Москвы-реки. Одна из ее картин была приобретена приезжим англичанином (...). Это был зимний пейзаж в бело-серо-розовой гамме с тонкими черными подчеркиваниями. Мотивом для него послужило место около храма Христа Спасителя. Вид на розовые дома, сквозившие сквозь снежную дымку; на переднем плане — черно-серый фонарь с круглыми лампами, какие стояли на сквере около храма (...).

Выставка группы «13» в1931 году стала финалом коллективной деятельности творческого объединения. Кличка «формалисты» надолго повисла над участниками выставки. А в те времена это была грозная кличка. В первую очередь она отразилась на выставочной деятельности художников. Еще некоторое время Софронова выставлялась (...). Затем ее работы стали упорно отклоняться выставкомами. Антонина Федоровна перестала таскать впустую свои работы. В этой неравной борьбе ей надо было не столько «победить» любым способом, сколько сохранить себя художником, который творит в силу внутренней необходимости.

Она была в пути, а заниматься устройством своих дел для таких людей означает — останавливаться, а всякая трата времени и сил на что-то другое воспринимается ими болезненно.

Софронова жила и творила с максимальным отключением от всяких помех, с мудрым знанием своих сил и возможностей. Она не считала это каким-то подвигом и не любила и удивлялась этому слову в применении к ней. А такие слова говорились на открытии ее персональной выставки. «...Подвижником себя не ощущаю...»,— писала она в ответном письме Кузьмину в 1962 г. после выставки.
(Опубликовано в книге «Художники группы «Тринадцать». Москва. «Советский художник». 1986. С. 193-194).