Городецкие чудаки уходят

В Центральном Доме художника открылась выставка Евгения Анатольевича Расторгуева (1920-2009), приуроченная к девяностолетию выдающегося мастера. Он не дожил до нее и своего юбилея каких-то три месяца. Но с нами осталось его громадное наследие – неповторимые картины, масляные пастели, расписные бутылки, керамические скульптуры, фантастические композиции из картонных коробок и литературное творчество – статьи о художниках и три поэтические книги. Виртуально оглядывая все, сотворенное Расторгуевым, как бы невольно слышишь за спиной его хрипловатый насмешливый голос с неизбежными ерническими интонациями. Еще совсем недавно звучал он в телефонной трубке с неизменным вопросом

«Когда придешь?». И вот уже личное общение со старым другом удаляется в прошлое, а сам художник постепенно переходит в разряд исторических личностей.

Произведения Евгения Расторгуева всегда находили своих почитателей. Их можно встретить во многих государственных и частных собраниях России. Его работы оседали в коллекциях Франции, США, Италии, Финляндии и других странах. И их владельцы, становившиеся друзьями художника, постоянно названивали ему, напоминая о себе и памятуя о нем. Характер Расторгуева был далеко не прост. Но если по жизни его с кем-то сводила судьба на основе взаимной душевной и духовной заинтересованности, то этот человек «застревал» в жизни художника навсегда. Надо только было суметь устоять против «упертости» порою очень своеобразных и неординарных мнений самого маэстро.

Расторгуев прожил необычайно долгую и завидно продуктивную творческую жизнь. Еще мальчиком, в своем родном Городце он по заказу местного пряничника написал две картины «Портрет Тургенева» и «Ниагарский водопад», за которые был вознагражден собраниями сочинений Короленко и Гамсуна. Последние работы им создавались еще за две-три недели до кончины. Как некогда Юрий Олеша говорил «ни дня без строчки», так и про Расторгуева можно сказать «ни дня без кисти в руках». И так изо дня в день с утра до позднего вечера. Можно только было лишь поражаться его неукротимой работоспособности. Благо мастерская художника была на расстоянии одного лестничного марша от квартиры. При этом он никогда не был анахоретом. Расторгуев был очень внимателен к выставкам в музеях, которые посещал с завидным постоянством. Общался со множеством людей – случайных и близких. Он был в курсе всех книжных новинок. Иронически отзываясь о массовой книжной продукции, он мог ядовито пошутить, спросив у продавца: «А у вас есть детектив «Смерть в унитазе»?». И был счастлив, если вопрос воспринимался всерьез (а это было почти анекдотическим правилом). Он успевал все –живописать, рисовать, лепить, резать, общаться, спорить, смотреть, писать и пр. Яркая, уникальная неоднозначная личность в русском искусстве 2-ой половины ХХ столетия. И все еще не до конца оцененная. Среди специалистов, склонных к определенному снобизму, бытовало мнение о салонности искусства Расторгуева. Безусловно, это мешало в проникновении его произведений в крупные музеи. Да и выставка в Третьяковской галерее, приуроченная к его 85-летию, создавалась с немалыми трудностями.

Жаль, что пока еще не всем открыта неординарность художественного мышления мастера и его тонких живописных откровений. Но это еще впереди.

Впервые имя Евгения Расторгуева прозвучало полвека назад. В 1957 году его картина «Юность», выставленная на всесоюзной выставке имела невероятный общественный резонанс. Она была сразу приобретена Третьяковской галереей, а ее автор, бывший фронтовик, незамедлительно стал членом Московского Союза художников. Когда мне в период подготовки ретроспективной выставки художника пришлось знакомиться с картиной в фондах галереи, я не мог скрыть своего удивления высокой степенью живописности этого полотна. Недаром одним из учителей Расторгуева был Сергей Герасимов. В этом произведении было много непривычного. Да и тема картины – прощание красноармейца в буденовке с девушкой среди вагонов-теплушек при вечернем холодном мартовском закате – пронизанная тонким поэтическим лиризмом, была, несомненно, новой для советского искусства тех лет. Монументальная картина с камерным настроением – такого еще не бывало. Эта поразительная творческая удача открывала перед  художником исключительные перспективы в рамках официального искусства. Однако, неуемность характера вела его к другим интересам. В керамике и живописи конца 1960-х – начала 70-х годов он все чаще стал обращаться к фольклорным мотивам, связанным с его родным Городцом на Волге, некогда прославившемся своими резными прялками, росписями по дереву. Не будем забывать и об исторических импульсах этого места: о великом и, увы, не знаемом нами иконописце Прохоре с Городца, и о похороненном здесь Александре Невском. Странные расторгуевские персонажи не могли не вызывать раздражения у чиновников от искусства. Не укладывались эти городецкие мужички и бабенки в «прокрустово ложе» официального искусства, хотя и признать художника формалистом им тоже не позволяли народные истоки его искусства. Так невольно его слегка отодвинули или подвинули со «столбовой дороги» в сторонку, в которой он остался навсегда, совершенствуя свою городецкую мифологию в живописном и изобразительном плане. Нет, конечно, он участвовал во многих групповых выставках, в частности, с группой шестнадцати художников. Но это уже был другой художник.

В девяностых годах происходит как бы новое открытие Расторгуева. В 1995 году к его 75-летию в ЦДХ открывается его громадная ретроспектива. За ней следуют многочисленные выставки в Москве, Чебоксарах, Подольске, Нижнем Новгороде и за границей. О нем пишут статьи, издают книги. Художник – в зените широкого общественного внимания. Мастер полностью погружен в свою родную городецкую тематику. Остро подмечая разные жизненные несуразности на улицах дивного волжского городка, он словно улавливал их на листках бумаги в виде непосредственных этюдов, называемых им «ничевошками». Эти летние впечатления, создаваемые в своей избушке на курьих ножках на городецком холме под густыми яблонями, превращались в россыпь самостоятельных миниатюрных произведений, которые позже, в московской мастерской, становились завершенными станковыми картинами.

Евгений Расторгуев в течение многих лет создавал фантастический мир, крепко привязанный к конкретному земному пространству – своей малой родине. Его суетящиеся «криво-косые» мужички, обменивающиеся новостями, торгующие ненужной рухлядью, перекидывающие от  нечего делать арбузы или просто валяющие дурака (вспомним картину «Навал дураков»), горделивые мещаночки, красующиеся в пышных бантах, танцующие и флиртующие парочки («Ту-степ на городецких холмах»), наслаждающиеся жестокими романсами («А я рублевая, а я фартовая») стали естественной частью нашей художественной жизни. Они сотворили мифотворческое пространство, которое стало сродни фолкнеровской «Йокнапатофе», с той лишь разницей, что последняя существовала лишь в воображении американского писателя, а расторгуевский Городец – все же безусловная реальность на крутых волжских берегах, но в ином измерении.

Весной прошлого года Евгений Расторгуев после долгого перерыва вновь приехал в Городец. Он был торжественно встречен местными властями. А открытая выставка его произведений имела широкий резонанс и чуть позже была перевезена в Нижний Новгород. Все свидетельствовало о широком признании художника. Вдохновленный искренним интересом самых разных людей к своим произведениям, Расторгуев со множеством творческих планов и замыслов вновь предстал перед чистыми холстами в своей мастерской. Снова загрезились городецкие чудаки. Но... «Бело-розовые ангелы моего детства – вы скрылись даже из снов моих… Я видел ваши полеты... О ангелы! Зачем вы покинули меня? В ночные часы одиночества мне так не хватает вас».

(Опубликовано в газете «МСХ Новости» №2 2010. С. 7-8).