С.И. Баранова «Рыцарь печального образа»

...Шестидесятые годы прошлого века. Мы с мужем, Геннадием Ивановичем Барановым, по окончании нижегородских вузов приехали во Владимир, где ни родных, ни знакомых. И одним из первых «культурных мероприятий» наших было посещение выставки произведений владимирских авторов.

Первые впечатления – удивление и любопытство, потом восторг. Необычность колорита, удивительная палитра, удивительные мазки, все притягивало. Для нас это было открытием: так нигде не пишут, это какая-то революция, какой-то протест.

Я не предполагала, что скоро мы подружимся с семьей Потехиных. Они, Слава и его супруга Наташа, представлялись мне какими-то небожителями. А вот сблизились, собирались в застольях и у нас, и у них в однокомнатной квартире, где аскетичность меблировки и других житейских атрибутов (у них, например, не было занавесок на окнах. «Чтобы больше света», – говорил Слава) меня поражала и восхищала. «Так должны жить истинные художники» – думала я.

Слава Потехин – красивый, высокий молодой человек, душой компании не был, он больше молчал, слушал и, наверное, наблюдал за людьми.

Видимо, он был по природе своей психологом, поэтому им написаны такие глубокие портреты людей. Особенно запомнились мне «Цыганки». Мне кажется, Слава тонко чувствовал время, но он не желал – и никогда не был конъюнктурщиком. Он был искренним человеком, но застенчивым.

Когда мы собирались вместе – пели. Слава солировал вместе с Владимиром Яковлевичем Юкиным, и это был потрясающий дуэт.

В те годы я работала на областном радио, и Слава заходил иногда ко мне просто так, перекинуться двумя-тремя словами. Однажды, это было уже перед его кончиной, он вызвал меня из кабинета. Мы стояли у окна и он тихо сказал: «За мной следят». «Ерунда какая-то», – подумала я.

Но в прекрасных карих глазах его стояла такая тоска, что я подумала: «Одно из двух – или это действительно правда, или он ...заболел».

Конечно, застолья богемы не всегда были легкими, безобидными. Любившие выпить приобретали болезнь, которую было трудно лечить и тем более вылечить. Для этого необходимы огромные силы, которых у нас, жен, не всегда хватало.

Муж мой работал инженером-строителем, а вторым его предназначением была живопись. Вместе со Славой они занимались в изостудии при ДК ВТЗ. Эту же студию посещали братья Телегины, Валентин Шумов. Все прекрасные художники, которые работали на заводе оформителями, а в свободное время писали, рисовали, ездили на этюды. Там существовала какая-то особая атмосфера братства, это были бескорыстные люди, преданные искусству. У них не было за спиной вузов, но был талант и стремление больше узнать.

Счастье творчества, трагизм бытия, раздвоенность души, метания и искания – все это в полной мере испытали на себе владимирские живописцы. Все это было и в характере Потехина.

Да, они выпивали, да, они страдали пагубной страстью, но они умели работать в полную силу, создавая прекрасные рисунки, этюды, картины.

..То утро я помню отчетливо. Наташа позвонила и сказала, что Слава исчез. Она была в панике. Хотя раньше случалось, что он не ночевал дома, мало ли у богемы знакомых и друзей. Но тревога усиливалась, и мы распределили обязанности: кому куда звонить, знакомым, в больницы, в морги. Мне достался морг и я отправилась туда стиснув зубы. Вошла в полутемное помещение, и, увидев медбрата, спросила: «У вас нет Потехина?». Тот равнодушно ответил: «Нет, у нас есть такой-то», назвав другую фамилию.

Потом его, конечно, нашли, похоронили на старом кладбище, говорили речи, хвалили за его необыкновенные работы, за талант. А Геннадий Иванович Баранов сказал: «Слава был большим живописцем, а вообще он был Дон Кихотом, он сражался с ветряными мельницами, с серостью своим прекрасным искусством».

У меня всегда будет в памяти этот человек, высокий, крупный, красивый – рыцарь печального образа.

(Опубликовано в альбоме «Владислав Потехин. Страницы жизни и творчества». Владимир, 2004. С. 27-28).