Творческий путь художника

Ступайте в природу. Там – красота неизъяснимая. Весна. Надо уприроды учиться. Видеть надо красоту, понять, любить. Если нет любви к природе, то не надо быть художником. Природа вечно дышит, всегда поет, и песнь ее торжественна. Нет выше наслаждения созерцания природы. Земля ведь рай – и прекрасная тайна. Прославляйте жизнь. Художник – тот же поэт. Нужно любить. Форму любить, краски... Без чувства нет произведения».

Эти слова Алексея Кондратьевича Саврасова, сохраненныеблагодарной памятью его ученика Константина Коровина, могли бы стать эпиграфом к истории творческого пути не только великого пейзажиста, но и многих лучших московских художников последних полутора столетий. Ведь во многом именно благодаря открытиям Саврасова, созданным им поэтичным и проникновенным образам русской весны, скромных сельских храмов, завороженных лунных ночей и волжских далей в нашем искусстве утвердилась лирика родной природы, сформировалось особое, узнаваемое лицо московской школы живописи с присущей ей одушевленностью, органической связью с глубинными основами национальной культуры, стремлением духовно воссоединиться с искусством Древней Руси.

Уроки и заветы Саврасова были очень важны не только для«левитановского» поколения его непосредственных учеников, пейзажистов «Союза русских художников», но и – в преображенном виде – для живописцев круга В. Борисова-Мусатова, П. Кузнецов и других мастеров, которые и в условиях новой, послереволюционной действительности, в противовес бездушным экспериментам над людьми и формами искусства, стремились, оплодотворяя свое творчество достижениями иных школ и эпох, утверждать и развивать в своем не только станковом, но и в монументальном искусстве мечту о светлом и одухотворенном согласии свободного человека и природы.

К числу этих мастеров, несомненно, относится и нашсовременник, прямой потомок Саврасова (по женской линии), художник, исследователь и педагог Олег Борисович Павлов. Принадлежал, как живописец, к другой эпохе и другой стилевой формации, он в то же время является достойным наследником и хранителем заветов своего великого прадеда.

Судьба Олега Борисовича сложилась счастливо. Речь идет,конечно, не об отсутствии в его жизни тяжелых испытаний и нужды (о них он знает не понаслышке) и не о широкой популярности, славе (их Павлов никогда не искал), но о счастье, которое дает человеку чувство причастности к светлым источникам бытия и искреннего, «по сердцу», творчества.

По-видимому, уже генетически художественно одаренный,наделенный особой чуткостью, обостренным чувством гармонии и красоты, Олег Борисович вошел в жизнь в благоприятных условиях, позволивших этим драгоценным качествам развиться свободно и плодотворно.

С детских лет, проведенных не только в Москве и Подмосковье,но и в далекой Средней Азии, он имел возможность всем существом ощутить многоцветную прелесть первозданной природы. Отец – Борис Петрович Павлов – агроном, естествоиспытатель, художник-самоучка, поэт и философ-космист, автор трактата «Целеустремленность жизни» (по своим идеям близкого трудам великих «космистов» XX века К. Циолковского, А. Чижевского, В. Вернадского), стал для него живым, заразительным примером любви к природе, чувства единства мира.

Благотворными были и первые художественные впечатления иобстоятельства вступления Олега Борисовича на путь профессионального творчества. Почувствовав влечение к искусству, он уже в ранние годы познакомился с наследием не только лучших русских мастеров, но и с достижениями французского искусства (в существовавшем тогда общедоступном Щукинском музее.) На поступление в Художественный институт имени Сурикова его благословил один из лучших русских импрессионистов И.Э. Грабарь, высоко оценивший школьные работы Олега Борисовича. В дальнейшем же его наставниками стали те, кто и в годы, когда в искусстве довлели силы, стремившиеся подчинить его политической конъюктурщине, хранил верность его истинной сущности.

B. Фаворская и Н. Чернышев, С. Чуйков, и C. Герасимов, А. Грицай и П. Корин - при всем различии возрастов и индивидуальностей они были едины в стремлении воспитывать в учениках подлинный профессионализм, пластическую, живописную культуру. Особенно важным для Олега Борисовича, наверное, было творческое общение с Николаем Михайловичем Чернышевым – одним из самых тонких и одухотворенных поэтов в отечественной живописи XX века, со времен участия в обществе «Маковец» стремившимся в «монументальном лиризме» (В. Фаворский) собственных работ и в исследованиях техники живописи «перекинуть мост от современности в искусство Древней Руси». Теплым словом поминает Олег Борисович и свое общение с Л.А. Казениным – помощником и верным последователем В.А. Фаворского.

Пример старших товарищей, внутренний нравственный стержень искромность помогли Олегу Борисовичу избежать «злобы дня» и трясины «бюрократического реализма». В его работах, в том числе в эскизах и строго документальных портретных рисунках военных лет, всегда чувствуется искренность, стремление к формальной и духовной чистоте творчества. Это относится и к его дипломной работе – большой картине «Путешественник Пржевальский в Центральной Азии» (1950), казалось бы, в наибольшей степени отвечающей «правилам игры» искусства того времени несколько патетической академической постановочностью, перекличкой с другими образцами популярного тогда и в кино и в литературе прославления великих людей России. Но и эта картина значительно отличалась от иных «ходульных» образцов этого рода и присутствовавшей в ней поэзией южной природы (особенно это относится к эскизам и этюдам к картине) и подлинностью романтического пафоса, живым ощущением значительности личности ученого-романтика, чувствовавшего себя в далеких странствиях, среди сохранивших близость к природе пастухов «с их равнодушием к деньгам и к благам цивилизации», «при абсолютной свободе и у дела по душе... стократ счастливее, нежели в раззолоченных салонах» (И. Пржевальский). Ведь уже в детские годы (часть которых была проведена в городе Пржевальске, где похоронен путешественник), Олег Борисович причислил его к своим любимым героям, и, наверное, почувствовал в себе симптомы той «доброкачественной заразы, какая неминуемо распространяется на земле от подвига», о которой писал в своей известной заметке о Пржевальском А. Чехов [1]. Таким образом, дипломная работа Олега Борисовича может быть понята и как картина-девиз, воплощение жизненных установок и целей молодого художника И в самом деле, на протяжении последующих десятилетий -вот уже более полувека! – жизнь Олега Борисовича проходит в единстве страсти к общению с природой, поэзии странствий и – напряженных художественных и научно-исследовательских поисков. В его творчестве значительное место занимают работы, исполненные во время путешествий. Горный Алтай и Крым, Заполярье и Кавказ, многие города, реки и старинные усадьбы России предстают на них увиденными глазами человека, не устающего восхищаться бесконечным разнообразием форм, красок и в то же время прекрасным единством божьего мира.

Несомненно, что уже «дохудожественной» основой творчества Олега Борисовича является легкая и светлая энергетика – присущая ему (и, видимо, во многом унаследованная от великого прадеда) светолюбивость, способность к острому и непосредственному переживанию красоты (в безграничном жизнелюбии художника, умении по-детски радоваться общению с природой автор этой статьи имел возможность убедиться и лично, созерцая, с каким наслаждением Олег Борисович в 80-летнем возрасте в проливной дождь ловил рыбу с лодки чуть ли не на середине Оки близ Поленова). Светопоклонничество и интенсивное чувство «живой жизни», присущие художнику, определяют и его особенную любовь к «светоносным» техникам пастели и акварели и специфику его избирательного внимания к миру - влечение к изображению мотивов цветения, весеннего обновления, светлой устремленности к небу. Величавые горные вершины и зеленые долины с приметами быта людей, не оторвавшихся от природы; скалистые морские берега, где так чувствуется единство и взаимодействие основных стихий мироздания; купола и шатры старинных храмов; плоды осенних садов, птицы, животные и пестрые бабочки являются в его творчестве во всей своей живописной прелести и причастности к красоте единого светящегося пространства бытия. При этом лучшие работы художника всецело «заряжены» его воодушевлением, напоены «легким дыханием», радостью и нежностью, передающимися зрителю благодаря естественности, органичности композиционных решений, богатству, свежести и чистоте светоцветовых гармоний, тонкой нюансировке фактуры, словно хранящей тепло рук художника.

Стремлением к светлой одухотворенности пространства, свободной, живой и теплой пластичности проникнуты и историко-художественные вкусы и предпочтения Олега Борисовича, его отношение к «материи», технике живописи. Знакомство с совокупностью созданных им работ позволяет понять и общие, постоянные качества его мировосприятия, и логику его поисков, в которых, как и в творчестве всякого настоящего художника, важную роль всегда играло изучение классического наследия.

Так, если в ранних алтайских работах явственно ощутима «наглядка» на творчество В. Сурикова (прежде всего его сибирские работы) и пейзажи А. Иванова, то с середины 1950-х годов живопись художника, ставшего одним из участников обновления нашего искусства в годы «оттепели», проникнута радостью воссоединения с традициями «запрещенных» прежде французских и русских мастеров конца XIX-первой половины XX века, в том числе особенно близких ему П. Кузнецова, К. Истомина, художников «Маковца». В дальнейшем круг «опорных связей» художника становится еще более широким: в сферу его пристального творческого внимания входят различные техники и образные системы античного и средневекового, прежде всего древнерусского искусства. И хотя подобная смена ориентиров была характерной для целого ряда наших художников 1950-1960-х годов, в творчестве Олега Борисовича она отличалась органичностью и выражалась не во внешнем подражании, следовании «моде», а в углубленном изучении духовных и материальных основ интересующих его явлений, секретов техники художников прошлого. Не случайно в его деятельности всегда занимало значительное место копирование, а с конца 1950-х годов и преподавание основ копирования старых мастеров студентам, вместе с которыми он работал в Третьяковской галерее и других музеях. При этом очень чуткий к особенностям пластических систем искусства разных времен и народов, живописец всегда относился к классическому наследию как к различным формам воплощения живого духовного опыта внимание к которым не лишало его собственное творчество своего лица, своей нежной, задумчивой и просветленной тональности. Стремился Олег Борисович постичь специфику «одушевления материала» и во время многочисленных поездок, изучая народное искусство и особенности художественных материалов местностей, где ему довелось побывать.

Важнейшую роль в судьбе Олега Борисовича сыграло углубленное изучение техники античной и древнерусской фресковой живописи, увенчавшееся не только созданием замечательных творческих копий, но и рядом открытий и изобретений в области техники живописи. Захваченный идеей создания художественных материалов, которые позволили бы и современным мастерам работать «на вечность», он писал больших картин и не реализовал целый ряд оставшихся в эскизах интересных замыслов. Кроме того, он всегда избегал «литературности» и не был склонен к отвлеченным философствованиям, размышляя больше о выразительных возможностях различных материалов и законах композиции, чем о «смысле жизни» как таковом. В то же время нельзя не ощутить, что все его зрелое творчество проникнуто своеобразной философией действия, которую, наверное, можно было бы выразить словами Пришвина - «видеть одинаково и темное и светлое, но дело свое вести в сторону света».

И совершенно закономерно, что, со временем, он не только исполнил замечательные копии античных и древнерусских фресок, но создал ряд собственных творческих произведений религиозного характера и сумел, применяя изобретенные им методы настенной живописи, достичь подлинной одухотворенности канонических образов. Чуждый догматической узости, он «по наследству», всем своим существом связан с лучшими традициями отечественной культуры. Это дает ему силы и вдохновение и в наше катастрофически сложное и жестокое время воссоединять искусство с традициями А. Рублева и Дионисия, А. Саврасова и П. Кузнецова - быть истинно русским художником.

Его творчество высоко оценил замечательный искусствовед М.В. Алпатов, вся научная деятельность которого так же была проникнута пафосом светлого жизнеутверждения. Сохранилась (увы, не полностью) запись знаменательного выступления Алпатова на персональной выставке О.Б. Павлова, состоявшейся в Москве весной 1974 года. Эту запись, с незначительной обработкой устной речи, мы и приводим ниже.

[1] Из заметки А.П. Чехова «Н.М. Пржевальский», впервые опубликованной в газете «Новое время» (1886, № 4548, 26 октября).

 (Опубликовано в альбоме «Олег Павлов. Художник и исследователь». Москва, 2004. С. 81-85).