О Владимире Гаврилове

Владимир Николаевич Гаврилов входил в число самых близких и дорогих мне людей. Его авторитет был для меня неоспорим не только в вопросах творчества. Я вспоминаю его как одного из самых обаятельных и эрудированных людей, которых я знал. И считаю, что как живописец он был один из немногих, с кем совместимо слово «гений». Многие считали так же. Конечно, и не любили его некоторые за прямоту и едкость замечаний, но как художника, думаю, его признавали все. Мы звали его Барин — действительно, было в его движениях что-то ленивое, неспешное, он был очень хорош собой и умел себя подать. Помню его характерное движение — как он откидывал назад свои длинные чёрные волосы. Володя был дамский угодник — женщины обожали его: от поварихи Кати Пантюшкиной до именитых художниц, натурщиц, продавщиц. Не ошибусь: все наши жёны были тайно в Володю влюблены. Он так красиво ухаживал, говорил комплименты, пел под гитару «...Я трогаю русые косы», читал стихи, острил. Создавалось впечатление о нём как о весельчаке и балагуре, а он был философ, поэт. Прошёл войну, пережил нищету. Создавалось впечатление, что и работал он между делом, урывками. Но творчество было у него на первом месте. Он многому научил нас (мы, не фронтовики, хоть и были ненамного моложе, считали себя уже другим поколением). К его советам прислушивались маститые академики, Он мог, пробегая мимо с удочкой, взять у кого-нибудь из рук кисть и, сделав два-три мазка, не только поправить картину, а придать ей иной живописный смысл. Это было мастерство! Я ходил за ним хвостом, смотрел, как он работает. Многие его картины были полны печали и глубины. Было непонятно сначала человек лёгкий, весёлый, остроумный, а такая глубина переживания в искусстве. Моя самая серьёзная школа - это когда Володя бывал художественным руководителем потока. Он учил деликатно. Мы много работали — целый день. А вечерами, в старой столовой, пели; у Володи был проникновенный голос. Нетта (его жена) играла на рояле. По-моему, Володя наизусть знал «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова — цитировал нам в лицах. Мы от хохота ползали по полу. Знал превосходно Чехова, Пушкина, в отличие от многих хорошо разбирался и знал музыкальную классику. Всегда был праздник, когда Гаврилов с Неттой и детьми приезжали на Академичку, из Гудаут, от своего тестя. Снаряжали встречающих: директор давал автобус. Володя привозил молодое виноградное вино в бочонках, фрукты, аджику. Столов не накрывали — всю ночь сидели на берегу у костра. Он умел и любил устраивать праздники.

Володя, несмотря на множество побед на любовном фронте и постоянный флирт, был прекрасным семьянином. Обожал спокойную тихую свою Нетту, которая, как всякая южная женщина, почитала мужа божеством. Детей, Игоря и Андрея, Нетта баловала нещадно, бегала за ними с ложкой по всем окрестностям. Володя же пытался воспитать в них мужчин, был суров, мог и подзатыльник врезать за дело.

...Игоря, его сына, уже нет в живых (он, как и отец, был живописцем и умер от сердечного приступа в одну секунду). Андрей стал известным пианистом. Володи уже не было в живых, когда Андрей стал лауреатом конкурса Чайковского и начал с успехом гастролировать по всему миру. Володе очень хотелось гордиться своими детьми. Но он никогда не хвалил их прилюдно. Всё шутил: «Ну, Славка, породнимся на старости лет!» Моя дочь очень дружила с его детьми. Не случилось.

* * *

Одной из самых страшных утрат в своей жизни считаю нелепую и раннюю смерть моего друга и учителя Володи Гаврилова. Ему было всего сорок шесть лет. Он приехал на персональную выставку Коли Комиссарова (Коля был крестным отцом Володиных сыновей). Остановился у меня. Утром пошёл к Коле. Решил прогуляться по набережной Волги. Ему стало плохо с сердцем. Упал на снег. Мимо шли люди. Им не было дела, что здоровый, хорошо одетый мужик лежит на земле. Какой-то паренёк, студент Мединститута, понял, что Володе плохо с сердцем по его посиневшим губам. Телефона рядом не было. Студент взвалил Володю на спину и поволок в ближайший медпункт. Но время было упущено. В медпункте у него остановилось сердце... Долгое время у нас дома лежали Володины вещи, которые он захватил с собой в поездку. Жена Володи, Нетта, чуть отойдя от потрясения, приехала к нам. Она разыскала студента и поблагодарила его. Я долго не мог ходить по набережной. Сколько лет прошло, но боль от потери не ушла. Мне очень его не хватает и сейчас.

* * *

Одной из лучших работ Гаврилова считаю его натюрморт «Последние васильки». Название символично. Это последняя работа, созданная им на Академичке. Цветы для букета собирали моя дочь Оля и сын Володи Андрей, которые дружили с детства. Это было в конце августа. Ребята долю искали васильки (нужны были на длинных стеблях). Нашли наконец. Володя в тот же день поставил их в простое оцинкованное ведро и водрузил на подоконник окна ею любимой старой мастерской. Закат этого дня был неправдоподобно красный. Так и написал их в один сеанс. Это одна из любимых моих картин, и это были последние в его жизни васильки. Когда Володя показал мне их, у меня сжалось сердце — в самой живописи, в тревожном красном закатном освещении синих цветов, в самом названии я на миг почувствовал предвестие беды, но не позволил себе об этом думать.

* * *

Володя Гаврилов безумно любил своих сыновей. Он никогда с ними не сюсюкал — его чувства проявлялись иначе. Однажды зимой привёз старшего, Игоря, на Академичку, на каникулы. Ушёл на этюды. Вернулся, а ему сообщают, что Игоря увезла «скорая» — сильная боль в животе. Володя в одну секунду стал белым как мел. И в чём был — без телогрейки, без валенок выбежал из мастерской. Автобусы тогда не ходили, кругом снег, вечерние сумерки. И он побежал в сторону Вышнего Волочка в одних носках, ничего не соображая от тревоги. Вернули, одели. Пётр Николаевич дал лошадь. Игорю вырезали аппендицит. Всё обошлось. Этот случай потряс меня.

* * *

Рассказал мне об этом московский художник Коля Новиков. Сыну Нетты и Володи Гавриловых Андрею исполнялось три года. Новиковы, их соседи по Масловке, были позваны в гости. Удалось купить редкий по тем временам подарок  огромнейшего медведя, плюшевого, тяжеленного. Едва дотащили. Маленький Андрюша был в восторге. Правда, игрушка была в два раза больше ребёнка! Через некоторое время Новиков зашёл к Володе по делу. Видит Андрей изо всех сил тащит по полу неподъёмного медведя, а медведь –  об одном глазу...

—  Андрюша, а где же у мишки глаз?
—  А меня мама им била!

* * *

Игорь Гаврилов поступил на живописный факультет Суриковского института. Гордый приехал на Академичку. А художественным руководителем заезда был его отец Володя Гаврилов. Как-то съездили на рынок, купили фрукты. Володя сделал постановку «Восточный натюрморт». (Многие из нас цинично называли подобные натюрморты «желудочно-кишечные»). Разложил виноград, дыни, гранаты, груши на фоне восточной ткани — на улице, на столе. Солнце освещает плоды, играют краски! Многие художники захотели писать — воодушевились. Встали вокруг — начали работать. Откуда ни возьмись — новоиспечённый студент! Игорь приволок из старого корпуса кресло, уселся, достал этюдник. Неожиданно появился Гаврилов. Картина следующая: все художники — и молодые, и пожилые, тесно сгрудившись, пишут стоя, а в кресле восседает его сын и делает рисунок. Володя характерным, всем известным движением поправил волосы. Молча подошёл к Игорю сзади и ногой вышиб из-под него кресло. Игорь всем весом приземлился на землю. «Стоя надо работать, сынок!» - тихо и задушевно сказал Володя и пошёл дальше.

* * *

Я присутствовал на концерте Андрея Гаврилова на Академичке. Он играл в Восьмиграннике Скрябина и Прокофьева. Играл так мощно, что все присутствующие минут десять после концерта сидели онемевшие, и аплодисменты начались уже потом. Я впервые увидел у Володи слёзы на глазах. Этот концерт стал потрясением для меня. Выросший на наших глазах, с боем усаживаемый матерью за рояль каждодневно на несколько часов, воровавший яблоки, такой же, как все наши дети с их глупостями, хулиганством и капризами, был выше и талантливее всех нас, ему было дано более, чем всем нам. Андрею было всего четырнадцать лет.

(Опубликовано в книге «Вячеслав Шумилов. Картина маслом. Литературные зарисовки. Воспоминания». Тверь, 2010. С. 41-46).