Такие люди не умирают

Люди, как реки, имеют свою судьбу, свое начало, свой конец. Одни реки текут тихо, неведомо — куда текут (и текут ли?) и куда уносят свои мутные воды.

А есть горные реки, бурлящие, мчащиеся, перескакивая с одного камня на другой; с грохотом и плеском несут они свои прозрачные воды в бесконечное — живое. Вот такой была и Лидия Яковлевна Тимошенко, прожившая очень бурную жизнь — с ударами судьбы, с контрастами и с большим человеческим счастьем. Она никогда не была безразличной, всегда была увлечена чем-то. Всегда упрямая, уверенная, она шла своей дорогой, дорогой жизни и творчества, преодолевая на своем пути все, что ей мешало.

Такие люди не умирают, они остаются живыми в сердцах друзей и на страницах истории искусства.

Вскоре после моего окончания института в Ленинграде Союзом художников был объявлен закрытый конкурс для росписи санатория им. Ворошилова в Сочи. Я сделала эскиз на тему «Сбор урожая» для панно размером в шестьдесят квадратных метров. После вскрытия конвертов обнаружилось, что первую премию получила я. Тут же подошла ко мне очень красивая русская женщина, посмотрела на меня в упор и решительно сказала: «Мне нравится твой эскиз, и я хочу с тобой дружить». Это была Лидия Яковлевна Тимошенко. С того момента мы дружили до самых последних ее дней. У Лидии были серо-голубые живые и ищущие глаза, прекрасная розовая кожа, гармоничная, средней полноты, фигура. Она обладала таким невероятным женственным очарованием, что никто не проходил мимо нее равнодушно. Еще она притягивала людей своим острым умом и талантливостью. Была она очень начитанной и образованной; помню, часто дома она читала мне выдержки из дневника Марии Башкирцевой. Да в чем-то она была и сама похожа на Башкирцеву. Тогда был самый расцвет Ленинградского Союза художников: членами ЛОССХа были такие гиганты, как К. Петров-Водкин, А. Матвеев, Н. Альтман, В. Лебедев, Н. Радлов, А. Самохвалов, И. Бродский, Н. Тырса, В. Пакулин, А. Пахомов, Д. Загоскин, Г. Траугот и др. И в среде этих замечательных друзей-художников росло и крепло творчество молодой художницы Тимошенко. Мужем ее тогда был Давид Загоскин, прекрасный живописец и добрый человек с мечтательными глазами. Очень любил Ренуара и Сезанна, писал прекрасные пейзажи — тонкие, воздушные, лиричные — и очень характерные портреты. Помню последнюю его картину: изображено озеро в зеленых берегах и плывущие лодки с молодежью. И все писано романтично, светло и с мечтой. К сожалению, Давид незаслуженно забыт, думаю, что временно. Лидию он боготворил и очень тяжело пережил расставание с ней. Загоскин погиб в Ленинграде от голода во время блокады.

Они с Лидой работали вместе в одной мастерской. Лидия писала тоже очень светло и тонко, много рисовала, в особенности детей. В 1932 году, после окончания института, меня оставили на Курсах высшего мастерства (так называли тогда аспирантуру). Туда же поступила и Лидия и очень усердно работала над детской тематикой. Она обладала верным глазом, и все, что она рисовала и писала, было очень живо, свежо и точно. Позже она сделала росписи на эту тему в Доме пионеров в Ленинграде. Это была настоящая сенсация — все ходили смотреть ее росписи. Ее работой заинтересовался Литвинов, тогда министр иностранных дел СССР; они встретились и долго беседовали. Как-то Лидия и Николай Эрнестович Радлов попросили меня позировать. Николай Эрнестович писал методично, спокойно и документально. Лидия же начинала, стирала, говорила, что ищет характер... Потом взяла новый холст и сразу написала мой портрет (который находится сейчас в Костромском музее изобразительных искусств). И написала она меня именно такой, какой я тогда была, — немного робкой, стеснительной, с травмированной судьбой. 

Потом Лидия увлеклась цветной литографией, начала делать эстампы. Помню ее прекрасный эстамп «Катюша» (1939). Я очень любила бывать в доме Тимошено. Для меня это был эталон русского дома XIX века, гостеприимного, с интеллигентными обитателями. Давид и Лидия занимали большую комнату. Брат Лидии, Арсений, был по специальности инженером, имел огромную библиотеку, прекрасно знал русскую и мировую литературу и часто читал нам по вечерам свои любимые вещи. Самым интересным человеком в этом доме была мать Лиды, Аполлинария Петровна, с которой мы встречались в столовой за накрытым столом с самоваром и пирогами. Аполлинария Петровна носила кружевной чепчик, множество юбок с кружевами, а на плечах всегда была накинута пестрая шаль или пуховый платок. В прошлом она была, наверное, очень красива. Глаза у нее были, как и у Лидии, серо-голубые. Маленькая, полненькая женщина с милой улыбкой. Она была очень верующая, и все церковные праздники здесь справлялись очень пышно. Единственным местом, куда она ходила, была церковь. От нее исходил какой-то покой, и было рядом с ней очень уютно и тепло. Как-то вечером в 1938 году Лидия Яковлевна позвонила мне и сказала: «Немедленно приезжай ко мне, у меня к тебе срочное дело». Я приехала, несмотря на поздний час. Вошла к ней в комнату — стол был накрыт на три персоны. Я спросила удивленно — кто же третий? Лидия сказала: «Сейчас все узнаешь». Немного погодя вошел, с торжествующим видом, Кибрик. Лида пошла ему навстречу и, обняв его, сказала: «Мариам, сегодня наша с Женей свадьба, и ты будешь единственным свидетелем у нас. Мы друг без друга жить не можем. Для них эта была изумительная, счастливая пора. Они жили душа в душу, веселые и счастливые. Жили вначале у Лидии, а потом Кибрик получил квартиру на Петроградской стороне (на Кировском проспекте), в хорошем доме, с мастерской на верхнем этаже. Работали они вместе; Лида много рисовала, писала портреты. В 1939 году родился Саша. После родов ей не разрешили вставать, и она, лежа в постели, написала своего Сашу — запеленутого, рядом с бананами. Кибрик тогда иллюстрировал «Очарованную душу» Ромена Роллана. Героиню он рисовал с Лидии, она ему позировала. Я как-то возразила, сказав Жене, что образ героини Ромена Роллана совсем иной, что Лидия никак не подходит. Он ответил: «Она именно такая, как Лидия, ведь Лидия сама — одно очарование». Так счастливо текла их жизнь до начала войны. С войной начались неприятности с Кибриком, пошли сплошные переживания. Лидия с сыновьями Колей и Сашей, вместе с другими детьми ленинградских художников эвакуировалась сначала в Ярославскую область, затем — в Емуртлу и Самарканд. В 1943 году семья переехала в Москву, где она занялась иллюстрацией и иллюстрировала очень интересно роман «Евгений Онегин». Она была этим очень захвачена, работала много и с большим подъемом. Она была в таком восторге от своей работы, что только и говорила о своих иллюстрациях, о своем «Евгении Онегине». Позже она делала эстампы, цветную литографию. В последующие годы она жила одна, больная, на площади Восстания. Как-то в 60-х годах я пришла к Лиде около часу дня; все полы в двух комнатах и коридорах были устланы ее иллюстрациями к «Евгению Онегину». Лидия, растрепанная, металась среди них, хватаясь за голову. Я спросила: «Что случилось? Почему ты сходишь с ума?» Она посмотрела на меня глазами, полными ужаса, и сказала: «А ты знаешь — мне они уже не нравятся. И надо все, все переделать. И я сделаю это, если хватит здоровья».

В этом была вся Лидия — вечно ищущая, живая, контрастная. Такой она и осталась в моей памяти, дорогой мне человек и прекрасный художник.

В последние годы она увлеклась «Троицей» Рублева, долго и всесторонне изучала этот шедевр русского искусства и писала композиции — очень светло и живописно. Она по-прежнему много читала и даже сама начала писать книгу о своих исканиях и находках. К сожалению, докончить эту книгу ей было не суждено...

(Опубликовано в книге «Лидия Тимошенко. Художник и личность». Москва, 1991. С. 30-33).